Леонид Сазонов

• НА ШЛЮПКЕ, ПОД ПАРУСОМ, НОЧЬЮ
• ГОНКА ВЕРШИНИНА, ИЛИ ЗАПИСКИ «АДМИРАЛА»
• ОЛЕНЬКА САЗОНОВА. МЕТЕОРЧИК: ЯРКО, НООЧЕНЬ НЕДОЛГО

НА ШЛЮПКЕ, ПОД ПАРУСОМ, НОЧЬЮ

Шлюпки для нас, лыжников СГУ, были во многом знаковой вещью. Они были прежде всего средством тренировки, причем, тренировки, меняющей вектор основных лыжных нагрузок. Безусловно, выход на шлюпке на воду или, как у нас говорили, «на яле», был и некоторой эмоциональной отдушиной, как и любое общение с водой. Опять же романтика – «уйти от берега», «зайти за горизонт», «открывать неведомые земли и необитаемые острова» и многое другое. И Чардым, где расположен наш университетский спортивный лагерь, тоже остров. На него можно было попасть только по воде, и покинуть его можно тоже только по воде. Так что ялы в этом были не последним средством, хотя бы для поездок на тренировки на «материк».

Константину Гуричу, участнику войны, празднование Дня Победы вместе с нами, можно сказать «его детьми», было важнейшим мероприятием. Всегда мы на 9 мая выезжали в Чардым в наш спортлагерь. Как-то Гурич решал вопросы с ночевкой и питанием. Обязательно были трудовые часы, когда мы, прибывшие на праздник, чем-то помогали Эдику – начальнику лагеря. Обязательно были какие-то спортивные мероприятия – беговые и шуточные эстафеты, баскетбол и другие. И попадали мы на этот праздник на ялах, на велосипедах (до чардымского берега), кто-то бегом (но весной - это очень редко), а кто-то на «Омике» - речном трамвайчике. Автобусы в Чардым тогда не ходили. Можно было на Вольском автобусе доехать до Чардымского поворота и далее пешком 7 км.

В секцию я пришел в 1972 году, едва поступив в университет. Весной 73 года, заканчивая первый курс, впервые познакомился со шлюпками. Мне, тольяттинскому яхтсмену, в первый год учебы очень не хватало нашей Волги. Весенняя подготовка яхт, свежие апрельские и майские ветра, насыщенный запахами реки воздух, ярчайшее солнце, дружный коллектив – все это я получил в лыжной секции той первой весной в университете. Только вместо яхт были шлюпки или очень любимые всеми лыжниками ялы.

Умея управлять яхтой и активно участвуя в водной жизни лыжной секции, уже после первого курса я получил звание «адмирала». Участвовать, а иногда и возглавлять водные переходы по маршруту Саратов-Чардым и обратно, стало для меня большим удовольствием и той самой работой, которую Гурич постоянно организовывал в лыжной секции кроме рафинированных тренировок. Как-то, уже после окончания университета, я посчитал сколько раз я участвовал в этих проплывах. Оказалось - 26 раз, или около этого.

Летний сезон 1975 года открылся проплывом на яле в Чардым на День Победы. Проплыв осуществлялся двумя группами. Первая - это была «моя» группа, или правильнее сказать – экипаж. Вторая - группа Лэрика – Анатолия Ларионова. Мы шли 7 мая на одном яле. Ларионов 8 мая тоже на одном яле. Такая разница была вызвана тем, что в нашем экипаже были только студенты, причем те, кто мог не пойти на занятия 8 мая. У Лэрика были те, кто уже работал (как и сам Лэрик) и могли пойти только 8 мая.

К сожалению, я не помню точно весь состав экипажа нашего яла, но некоторых запомнил очень хорошо. Это: Володя Нодель (царство ему небесное – нет Вовки в живых уже давно), Коля Орлов (не знаю где и что с ним), однокурсник Витя Гусятников (профессор «политеха»), первокурсник Коля Сорокин (тоже нет в живых),

Света Протасова (профессор университета), Марина Павлова (Ларионова). Ну и я собственной персоной. Всего было то ли восемь, то ли девять человек.

Формально капитаном и руководителем проплыва был я. Но в экипаже были Нодель – председатель Бюро лыжной секции, Витя Гусятников – спортивный сектор Бюро, Коля Орлов – тоже «адмирал». Так что большинство спорных вопросов решалось коллегиально. Но что касалось «кораблевождения», маршрута и управления ялом, то я считал, что было единоначалие.

Надо сказать, что на дальних переходах на ялах, когда надо грести много часов, оптимальным является экипаж, состоящий из девяти человек. Режим гребля-отдых составляет 2:1, или час гребли – полчаса отдыха. Удобно также, что смену осуществляет сразу один борт яла. По команде: «Весла по борту!» кто-то садился за руль, кто-то был «вперед смотрящим». А «отдохнувшие» садились и брали в руки весла. Далее звучали команды: «Весла!», «На воду!», «И раз!», «И два!», и ял опять на ходу. У нас тогда в секции гребли все, без всяких исключений. При экипаже в восемь человек режим был уже 3:1, или час гребли – 20 минут отдыха.

7 мая 1975 года мы собрались на базе «ДОСААФ», на Зеленом острове, сразу после занятий. Договаривались выйти как можно раньше, но выход состоялся примерно в 14 часов. Это было конечно поздновато, но не фатально. Переход или «проплыв» (почему-то именно так мы говорили тогда) предполагался на веслах. Ходили мы тогда на «академических веслах» и на приподнятых банках и упорах из досок. Гребля осуществлялась спиной, без всякого «подскальзывания». Взяли с собой парусное вооружение. С большим трудом его разместили, чтобы на приподнятых банках оно не мешало гребле. Внизу лежали рюкзаки с личными вещами и спасательные пояса.

Погода в тот далекий день была великолепная. Теплый майский день, яркое солнце, безветрие. Но начало мая на нашей Волге – это пик весеннего паводка, то есть на пути в Чардым у нас будет сильное встречное течение. Решили идти Гуселкой – узкой протокой вдоль правого берега – так течение слабее.

И действительно, в узкой протоке течение было не таким, как в Затоне и Тарханке, и мы, соблюдая режим гребли и отдыха за два часа, дошли до Волжских Далей. Это было примерно наше обычное время на проплывах «вверх», против течения.

По опыту прежних проплывов, путь на веслах против течения до Чардыма занимал 6-8 часов. А здесь два часа до Волжских Далей, то есть треть пути, это было очень здорово и внушало много оптимизма. Володя Нодель даже заявил, что к ужину будем в лагере. Но Волга есть Волга.

Выйдя из Гуселки, пройдя Волжские Дали и подойдя к Пристаному, мы почувствовали мощь весеннего, паводкового течения. Разговоры на яле утихли, когда мы поняли: «Мы гребем, а ял стоит!». Или не стоит, а медленно идет вперед. Причем для того, чтобы он шел вперед надо грести «на полную». Медленно-медленно прошли Пристаное, медленно прошли «Сокол» и Пристановские обрывы. Около маленького дебаркадера, где стояла тогда статуя-фигурка азартного дедушки-рыбака («Дед Щукарь») шуток слышно не было. Смену гребцов стали проводить, не прерывая гребли, так как если «Весла по борту», то течением сносит так, что потом минут пять надо выходить на то же место.

Шли рядом с берегом, поэтому прекрасно видели скорость течения. Было впечатление, что вода в Волге как бы «вспухла» и, как живая, с непобедимым упорством или с безразличием стремилась снести нас назад. Много плыло растительного мусора: прошлогодние листья, ветки, бревна и даже целые деревья.

Оторвавшись от правого берега и нацелившись на Воронок, часа за полтора-два мы прошли Семь Ветров, или место называемое Усть-Курдюм. По ходу обсудили надежду на то, что в Воронке и после него течение будет слабее. Так с темпом гребли, соответствующем соревновательному, прошли Семь Ветров и Воронок.

У известного сатирика Михаила Задорнова есть юмористический рассказ, начинающийся словом: «Смеркалось». Так вот, когда мы прошли Воронок уже СМЕРКАЛОСЬ. Но нам тогда было не до смеха, юмора или сатиры. Мы с ужасом увидели, что выше Воронка, течение точно такой же силы, как в районе Пристаного и Усть-Курдюма. Ял также еле-еле продвигается вверх. Уже видна была столовая нашего спортивного лагеря (ее нельзя было ни с чем спутать). А силы практически на исходе, потому что до этого было около семи часов ударной гребли с небольшими перерывами и слабенькими подкреплениями бутербродами. По расстоянию в этот момент мы прошли примерно две-трети всего пути.

Получалось так, что в этот день мы до Чардыма можем не дойти. Что делать? Остановиться на берегу – передохнуть и дальше по темному времени продолжать греблю? Или, может быть, заночевать на берегу, и утром пораньше дойти до Чардыма. Грести дальше, не останавливаясь? Не помню вместе мы обсуждали сложившееся положение или это были мысли у меня в голове. Отвечая за экипаж, за успех перехода, мне через какое-то время необходимо было принимать какое-то решение. И скорее всего это была бы гребля до победного конца.

Так вот, смеркалось. То есть зашло солнце, мы угребаемся. Движемся вперед очень медленно. В этих весенних сумерках подул восточный и достаточно сильный (наверное, 3-4 балла) ветер. Ветер встречный, но не совсем. Прикидываю по направлению. Получается, что, если поднять паруса, пойдем вдоль берега, но самым крутым курсом. Думаю, если даже мало продвинемся вперед, экипаж немного передохнет. Даю команду: «Ставим паруса, загребная банка продолжает греблю!».

Снимаем доску с баковой банки, ставим мачту, разматываем шкот на парусе и вот парус уже полощется на ветру. Выбираем шкоты и в последних крохах света, вижу, что берег потихоньку пошел назад. Ура! Мы двигаемся вперед к Чардыму. Есть передышка. Ветер достаточно сильный, но ровный, без порывов. Поднялась волна, небольшая, но брызгучая. Ял идет устойчиво правым галсом, с креном справляемся, но чувствуется у экипажа напряжение. Очень необычная ситуация: ночь, темно, хорошо дует, вокруг волны, мы идем под парусом. Девчонки где-то впереди у мачты притихли. Тех, кто на шкотах, как можно спокойнее (чтобы никто не запаниковал), предупредил, о том, что, если будет кренить, травить, отпускать и даже раздергивать шкоты, чтобы не перевернуться. Девчонкам одеть спасательные пояса. Колю Сорокина послал на самый бак впередсмотрящим – смотреть, чтобы не наехать на какое-нибудь бревно. По приезду, на следующий день, Коля с юмором говорил: «Меня, самого слепого, поставили впередсмотрящим».

Прошли минут двадцать, я увидел, что не вырезаемся и надо делать поворот. Повернули на левый галс. Пошли перпендикулярно берегу. Видно было, что сильно сносит, но это был контргалс, только для того, чтобы отойти от берега. Этим контргалсом мы вынуждено выходим на фарватер. Опять ложимся на правый галс. Вокруг темнота, ветер и волны. Вижу сзади огни приближающегося судна. Видны бортовые огни, и красный и зеленый – судно идет на нас. Вспоминаем – это восьми часовой «Омик» - идет в Чардым, кто-то из наших на нем едет. Но идет-то он на нас. Спрашиваю у экипажа: «У кого есть фонарик?». Нет ни у кого. Ставлю следующую задачу: «Ребята, нам надо чем-нибудь осветить парус, чтобы нас увидели! Ищем в рюкзаках спички и газеты или любую бумагу. Зажигаем так, чтобы свет падал на парус». Сам в это время немного уваливаю, то есть беру влево, чтобы уйти с курса «Омика». Зеленый огонь пропадает, остается красный – слава богу с курса «Омика» ушли. Из-под каких-то бутербродов находятся газеты, находятся спички, хотя курящих нет. Сейчас вряд ли можно в рюкзаке туриста найти газету – везде пластиковые упаковки и полиэтиленовые мешки. Газету не найдешь, правда у всех в телефонах есть фонарики. Начинаем жечь газеты, что на ветру не так-то просто, но Вовка Нодель с Колей Орловым, закрывая пламя от ветра собой и куртками, несколько раз освещают наши туго набитые паруса. На «Омике» нас заметили, так как они включили прожектор и осветили нас.

С того момента прошло более сорока лет, но у меня в памяти ярчайшем образом запечатлелся этот эпизод нашего плавания, когда посредине бурной Волги нашу шлюпку, лихо идущую под парусом, подсветили прожектором со стороны. Запомнились яркие, туго набитые паруса, неестественно белые лица моих товарищей и волны вокруг шлюпки. Как будто кадр при вспышке стробоскопа. Со стороны, с «Омика», мы выглядели, наверное, еще более эффектно. Слышен был крик кого-то из наших с «Омика». «Омик» прошел примерно метрах в двухстах с наветра от нашего яла.

Отмечу еще одну деталь из того краткого мига, когда нас осветили прожектором. Те, кто бывал на ночных морских прогулках во времена Советского Союза, наверняка помнят пограничные прожектора обшаривающих в ночное время морской горизонт. Интересная иллюзия возникает, когда в темноте этот прожектор освещает прогулочное судно, где находится наблюдатель. Кажется, что с противоположной стороны на тебя светит точно такой же прожектор, причем даже повороты этих прожекторов точно синхронизированы. Эта иллюзия – следствие законов перспективы. Так вот, в тот короткий миг, когда нас осветили прожектором, я увидел луч иллюзорного прожектора, находящегося на правом берегу Волги.

«Омик» ушел вперед, скоро скрылся его красный огонь, тогда как кормовые огни видны были еще долго. Плавание продолжалось. Еще дважды ложились на контргалс. В очередной подход к правому берегу почувствовали, что ветер стихает и убрали паруса. После примерно двухчасового отдыха, а это было время нашей ходьбы под парусом, гребля пошла очень хорошо.

Та ночь с 7 на 8 мая 1975 года была очень темной. Луны на небе не было. Безоблачная звездная ночь. Судя по моргающим буйкам, мы должны были бы быть где-то в районе лагеря «Медик», расположенного ниже нашего лагеря. Пошли вдоль берега, очень рядом с берегом, иногда чиркая веслами по дну. Берег – это невысокий обрывчик, иногда проплывают мимо отдельные деревья или небольшие рощицы. Гребем и не знаем, где мы. Помним, что сплошной лес начинается после нашего лагеря, так что проскочить не могли. В какой-то момент среди группы деревьев на берегу видим университетскую арку с Буревестником, стоящую на танцплощадке.

ВСЕ, ДОШЛИ!

На весь путь мы потратили примерно 10 часов.

Нашли сторожа нашего лагеря. Он показал домик, где нам разместиться. Сказал, что Гурич ночует у себя на даче и приедет утром. Мы без разговоров легли спать.

Рано утром, часов в 7, будит нас Гурич и ругает за подъем паруса ночью. Звучало это примерно так: «Четыре адмирала! Как вы додумались поднять паруса ночью? Не ходят ночью под парусом на ялах. У вас же девчонки на борту! Людей хотели угробить! И так далее…». Оказывается, Гурич встречал «Омик» и капитан «Омика» очень живописно описал ему наше ночное плавание. Чувствовалось, что Гурич очень волновался за наш переход и волнуется за переход под управлением Лэрика. Я пытался оправдаться, мотивируя тем, что парусные яхты не только ходят под парусом ночью, но есть многодневные гонки, или мой главный аргумент был, что экипажу необходимо было немного передохнуть. Но Гурич и слушать ничего не хотел. Но впоследствии он никогда не вспоминал этот эпизод нашей водной жизни.

Вечером мы стали ждать экипаж Лэрика. Когда стемнело, на берегу обсуждали, где они, как они могли пойти, когда придут. Володя Нодель высказал предположение, что Лэрик будучи заядлым рыбаком, хорошо знает протоки левого берега и может быть пойдет этими протоками и что скоро он может вывернуть прямо напротив Чардыма. Игорь Нефедов очень усомнился в этом.

Ял Лэрика пришел в три часа ночи. Проплыв у них занял 15 часов. Мы все, кто к этому времени был в лагере (лыжники), вышли на берег встречать прибывших. В яле сидел совершенно измученный экипаж. Наверное, и мы были такими же сутками ранее. Помогли выгрузиться, вытащили ял на берег и пошли слушать рассказ о проплыве. Тоже пришлось тяжело из-за встречного течения. Пробовали пройти левым берегом, но там тоже было сильное течение. Так что только ударная гребля и немного парус могут помочь достичь Чардыма во время паводка.

Очень насыщенным был водный сезон 1975 года для нас – лыжников. В этот год был стройотряд «Горный -2» с работой бригады в Балаково. При моем непосредственном участии после августовской смены в спортлагере в Чардыме был организован поход в Маркс и первая гонка Вершинина на ялах. Я еще между Горным и Чардымом поучаствовал в составе экипажа тольяттинской яхты в Первенстве центрального совета добровольного спортивного общества «Труд». Это всесоюзные ведомственные соревнования. Так что таким был водный сезон 1975 для лыжников СГУ, который начался проплывом, описание которого я здесь привел.

ГОНКА ВЕРШИНИНА, ИЛИ ЗАПИСКИ «АДМИРАЛА»

1. Как я стал адмиралом  

В нашей лыжной секции ялы занимали очень большое место. Они были и спортивным, и тренировочным средством, и транспортом, и партой для обучения морскому делу, и «алыми парусами» для наших лыжных Ассолей и Греев.

Если есть такое многообразное и разностороннее средство, то должен быть и человек, который организует работу с ним. Отсюда и «должность» адмирала в нашей лыжной секции.

Когда я пришел в секцию (1972 г.) адмиралом был Гена Науменко. За ним на эту «должность» планировался Коля Орлов. О том, что лыжники ходят на ялах, я узнал на вечере первокурсников в секции на лыжной базе. Константин Гурич тогда, почему-то именно мне, сказал, что лыжников-старшекурсников нет, так как они в то воскресенье на Волге участвуют в соревнованиях по морскому многоборью.

Мне, потомственному яхтсмену, пацану, выросшему в яхтклубе и уже имеющему первый разряд по парусному спорту, было интересно услышать, что в сухопутной, да еще зимней спортивной секции есть водный элемент, да еще элемент моего любимого парусного спорта.

Но на Водную базу, где были военно-морские шлюпки – мы их всегда звали – ЯЛЫ, впервые я попал только весной следующего года. 2 мая 1973 года, первый раз той весной, лыжники выехали на Водную базу, готовить ялы к сезону. Яркий солнечный день, тепло, небольшой ветерок, плеск воды и водно-спортивная база, где каждый занимается своим делом. Но в этом чувствовался какой-то порядок и какая-то целеустремленность. Все это как-то напоминало знакомую по фильмам довоенную спортивную жизнь, которую очень любил Гурич. Меня придали в помощь Боцману (Володе Вилкову). Мы с ним сортировали гоночные яловские весла и вырезали на них римские цифры, где какое весло должно находиться. С этой нумерацией мы ходили на ялах все пять лет, пока я был в секции.

В том же мае старшекурсники начали готовиться к соревнованиям по морскому многоборью. Из первокурсников тоже сформировали юношескую команду и тоже включили в подготовку. Бассейн, тир, стадион, ЯЛ-4 на веслах и ЯЛ-6 под парусом, все вместе со старшими. В нашу юношескую команду вошли Боря Ананьев (он заканчивал 10 класс), Витя Гусятников, Слава Матренин, Андрей Зулкорнеев и я.

В соревнованиях мы заняли второе место, после первой юношеской команды морских многоборцев, но гребную гонку и самое приятное - парусные гонки, а их было пять стартов, мы тоже выиграли в том числе и среди взрослых тоже. На парусных гонках сказалось мое умение ходить под парусом.

К сожалению, мне не довелось участвовать в праздновании 20-летия нашей лыжной секции в Чардыме, так как в это время участвовал во Всесоюзных парусных соревнованиях на Кубок Черного моря на крейсерской яхте в составе экипажа своего отца. Поэтому и в юбилейном проплыве в Чардым тоже не участвовал.

После Юбилея-73, в Чардыме в нашем лагере я с Колей Орловым проводил занятия по парусу и гребле с нашими ребятами и девчонками. На одном из занятий по парусным гонкам за рулем был Владимир Науменко. С ним у меня получились интересные две гонки. Чувствовалось, что он хорошо управляет шлюпкой под парусом. Результат гонок был равным.

После того лагеря я впервые участвовал в проплыве по маршруту Чардым-Саратов. Перед проплывом Лера Гусятникова рассказала, что когда по Волге идешь вниз, то, как только скроется Чардымский лагерь, сразу же будет виден Саратов.

И действительно, характерный контур нашей столовой с двумя боковыми пристройками был виден пока шли до Усть-Курдюма, и тогда же впереди в поле зрения появилась затонская девятиэтажка (сейчас ее закрывает многоэтажка, расположенная на Предмостовой, но от Усть-Курдюма вид очень похожий).

Работая на Сентябрьских сборах 1973 года, мы примерно раз в неделю проводили гребную тренировку, выбираясь из леса на Волгу.

Зимой 73-74 годов мы с Колей Орловым загорелись идеей гребно-парусного похода по Волге от Саратова до моего родного Тольятти. Рассчитали по карте маршрут, прикинули команду, опросили некоторых предполагаемых участников. Очень возбужденные пришли домой к Гуричу с нашей задумкой. Но Константин Гурич быстро нас спустил на землю, сказав, что летом в июле мы будем работать. На февральских сборах 1974 года прошла конференция по правилам лыжных и парусных гонок. По парусным гонкам докладчиком был я.

Весной 1974 года соревнований по морскому многоборью не было. Но в конце мая руководство саратовского ДОСААФа организовало гребно-парусные гонки. Сначала мы прогребли классические два километра. А потом настал мой звездный час. Состоялось пять парусных гонок. Наш экипаж победил в четырех гонках, а в пятой был вторым. Участвовало четыре команды. Команда нашего яла состояла в основном из моих однокурсников, и с нами был Володя Видро.

На яле Володя работал на фокашкоте. Я был на руле. Очень хорошо помню эту кривую железяку - румпель, хотя для парусных гонок румпель должен быть прямым. Володя со своим шкотом находился рядом. Он с полуслова понимал меня в управлении парусом, а иногда и без слов. Очень хорошо было иметь в экипаже такого шкотового. Остальной экипаж тоже управлялся с парусами отлично. Чувствовалось, что до этого мы неоднократно ходили под парусами вместе. Считаю, что тем своим успехом я больше чем наполовину обязан хорошей работе Володи и всего экипажа. Яхтсмены говорят: «Выигрывает гонку – экипаж, проигрывает – рулевой».

В этих соревнованиях, в последней гонке я допустил нарушение правил. Не уступил дорогу нашим соперникам-многоборцам, когда они шли правым галсом. Думал, что проскочу. Многоборцы тоже хороши – не попытались уйти от столкновения. Удар в наш подветренный правый борт получился очень серьезным. Борт нашего яла спружинил, наверное, на 30-40 сантиметров, но пробоины не было. В этой гонке мы были вторыми.

Хорошее управление шлюпкой под парусом не осталось незамеченным руководством детско-юношеской спортивно-технической школы ДОСААФ, где занимались морские многоборцы. Через Гурича, их тренер по фамилии Гай предложил мне выступить в составе второй команды Саратовской области на первенстве России по морскому многоборью. Я очень обрадовался, тем более что соревнования проводились в Саратове, но по времени это было в конце июня, во время сессии.

Для подготовки к соревнованиям Гай привлек меня к тренировкам совместно с многоборцами. Руководитель тира Цимбалов «уложил» меня с винтовкой и сразу результат моей стрельбы существенно повысился. Тренер Башлыков попытался немного поставить технику плавания. Но всего этого было конечно мало.

Обратил я внимание, что для многоборцев главным были не командные победы, а личные, то есть, кто как набирает очки в стрельбе, плавании и беге. Командные виды они жаловали гораздо меньше, хотя гребли на ялах очень хорошо.

Кроме двух саратовских команд, полные команды были из Куйбышева, Ростова и Волгограда. Самой сильной была Куйбышевская команда. В ее составе выступал даже чемпион СССР по морскому многоборью среди юношей - Калинин. Из некоторых городов были не полные команды по два-три человека – они выступали только в троеборье. Плавание и стрельба проводились в Саратове, а бег, парусные гонки и гребля были в Елшанке, рядом с нашим Чардымом.

В целом в тех соревнованиях я выступил плохо. Отстрелялся примерно на 140 из 200 очков. Победители и призеры стреляли в районе 180 очков. Запомнилось, что при подсчете результатов стрельбы, Гай требовал спорные попадания, так называемые «габариты», решать в пользу стреляющего. Например, попадание в «девятку» и если отверстие от пули чуть касалось габарита «десятки», зачитывалось, как десять очков.

Плавание проводилось в нашем 50-метровом бассейне «Саратов». Очень мне понравилось представление участников заплывов: Чемпион и призеры СССР, Чемпионы России, Мастера спорта. Меня тоже представили, как победителя Первенства города в парусных гонках на ялах. Но проплыл я положенные 400 метров очень неважно – еле-еле вышел из восьми минут.

Бег получился у меня хорошим. Обычно многоборцы бегают свои полторы тысячи на стадионе. А в Елшанке мы бежали эту же дистанцию по пересеченке, то есть фактически кросс. Мне удалось выбежать их пяти минут. У призеров времена были 4.30-4.40.

Наибольшая неудача меня постигла на моем коньке – парусных гонках. Я выступал в составе второй саратовской команды, которой всю матчасть для парусных гонок дали по остаточному принципу. Поэтому наш ял откровенно «не шел». В результате из пяти гонок и пяти команд я пришел два раза третьим, один раз четвертым, и два раза пятым, то есть последним. Общее четвертое место. Хорошо хоть не последнее. Но на стареньких хлопчато-бумажных, даже не перкалевых, парусах трудно было сделать что-то против лавсана у Куйбышевцев и перкаля нашей первой команды. Да и команда вела себя как-то очень странно – я бы сказал инфантильно. Единственно кто мне помогал и переживал за парусные гонки – это был многоборец Илья Снулов. Азарт у ребят появился в гребной гонке. В ходе гонки мы вышли на третье место и сумели его удержать.

В общем такое вот не очень удачное выступление. Успеха нашей университетской лыжницы Елены Грингауз, которая была чемпионкой России именно в парусных гонках на ялах, мне повторить не удалось. Но все равно было интересно и определенного опыта я набрался.

Потом был Горный-74 и Чардым-74. В Чардым мы, как обычно отправились на ялах в количестве трех шлюпок. Этот переход возглавляли я и Коля Орлов. Впервые для меня в том переходе мы прошли Гуселкой – узкой протокой, идущей вдоль саратовского берега. Почему-то не получилось взять парусное вооружение для шлюпок. Вроде бы на момент отхода не было начальника базы Колесника, а ключи от парусной кладовой были только у него. В Чардыме, узнав об этом, Гурич предложил сходить в Саратов за парусами одним ялом, но после открытия смены.

Сказано – сделано. После открытия, собрали мужскую команду из восьми человек и за два дня сгоняли в Саратов, привезли два комплекта парусного вооружения. Три комплекта в яле просто не помещались.

2. Именно в Чардыме-74 началась история гонки памяти Юрия Вершинина

Во время этой смены к нам в гости приехал Борис Фомель. Со времени Юбилея-73 прошел год, и мы все помнили (я по рассказу Гурича) речь Бориса о том, что «мамонты» после Университета защищали диссертации, делали карьеры и многого достигли в жизни, но главным достижением было создание в их студенческие годы лыжной секции на тех принципах, на которых она существует. Гурич предложил организовать встречу с Фомелем, где-нибудь вечером у костра. Чувствовалось, что Гурич очень уважает Бориса и хочет, чтобы мы с ним поближе познакомились и пообщались. После ужина мы все отправились к рощице за баскетбольной площадкой (впоследствии там построен лагерь зооветинститута) и запалили небольшой костерок. Подошли Гурич с Фомелем и завязался разговор. На меня Борис Фомель произвел неизгладимое впечатление. Рассказывал он очень интересно, мы все (по крайней мере я) слушали не дыша. Видно было, что Борис неординарная личность. Время часов до двух ночи пролетело просто незаметно. Во время этого общения Борис высказал просьбу новосибирских «мамонтов» к нам действующим лыжникам нашей лыжной секции. Просьба была об организации какого-нибудь соревнования на ялах в память о погибшем Юрии Вершинине. Со стороны новосибирских «мамонтов» он передал обещание придумать и изготовить приз для этих соревнований. К будущему году приз должен быть готов. Мы все единодушно поддержали предложение и пообещали организовать такое соревнование.

После этой встречи стихийно возникшая инициативная группа, из Ноделя, Орлова, Гусятникова и меня, обсудила с Гуричем формат соревнований. Всем нам хотелось, чтобы гонки памяти Юрия Вершинина были событием значительным, и хотя бы городского масштаба, а потом, может быть, и всего Поволжья. Предложений было несколько: классическая двухкилометровая дистанция, пятикилометровая дистанция, парусно-гребные гонки, гонки вокруг Зеленого острова и другие.

У Саратовских яхтсменов есть традиционные соревнования. Это ежегодные гонки памяти трагически погибшего Владимира Дыбова – главного Саратовского архитектора и яхтсмена. Эти гонки проводятся и сейчас, и я неоднократно в них участвовал и участвую до сих пор. До строительства Волгоградской ГЭС эти гонки проходили следующим образом. Все яхты буксировались в Маркс. На следующий день пораньше утром давался старт в сторону Саратова.

Может быть, Гурич знал или слышал про эти гонки, а может быть и нет. Он предложил сделать чисто гребную марафонскую гонку следующим образом. В субботу, участвующие команды на свои ялах, на буксире, за ДОСААФовским Ярославцем (РК – рейдовый катер) уходят в Чардым. Все участники ночуют в Чардыме, в нашем лагере. На следующий день, в воскресенье, старт до Саратова. Женские экипажи опять на буксире до Усть-Курдюма и там старт тоже до Саратова. При такой программе получается солидное и значительное мероприятие. Опять же гребной марафон – это тоже шанс для нас - лыжников, отличающихся выносливостью. Естественно предложение Гурича было принято, осталось только воплотить это в жизнь. С Гуричем также решили заинтересовать этой идеей руководство Морской школы и спортивно-технической школы ДОСААФ.

После Чардыма-74 и сентябрьских сборов того же года, мы: Гурич, Коля Орлов и я пошли к начальнику Саратовской Морской школы ДОСААФ, капитану второго ранга Александру Николаевичу Троепольскому, которого Гурич хорошо знал. Здесь необходимо отметить, что Троепольский – это во многом знаковая фигура. Военный моряк, дошедший до должности старпома на эсминце Балтийского флота, старший представитель заказчика на СЭПО и организатор яхтклуба «Сокол» на этом заводе, и только потом начальник школы. Про его деятельность очень хорошо написано в книге саратовской писательницы Ольги Гладышевой «Слушаю ветер».

Меня потряс кабинет Троепольского. Это была «каюта капитана корабля». На больших военных кораблях, а мне посчастливилось бывать на них, капитанская каюта состоит из трех помещений: «рабочий кабинет», «гостиная», «спальня». Так вот, у Троепольского в Морской школе ДОСААФ, расположенной на углу улиц Радищева и Кутякова, был «рабочий кабинет» каюты капитана. Одна из стен кабинета была закрыта большой картой мира в морской (меркаторской) проекции. В шкафах, на полочках и на стенках стояли и висели различные навигационные морские приборы, в одном из углов стоял компасный нактоуз на краснодеревом основании и многое другое. Все это дополнял сам Троепольский в военно-морской форме, которую он носил просто «щегольски».

Гурич изложил наше предложение и как это должно выглядеть организационно. Завязался живой содержательный разговор. Несколько вопросов  было задано нам с Колей по поводу нашей квалификации, опыта и количества пройденных миль. Посетовал Троепольский, что на ялах, на военно-морских шлюпках, случается – возят дрова. Я глянул на Гурича, он немного, почти незаметно, нахмурился, и я понял: «Гусары, молчать!». В целом Троепольский принял наше предложение, обещал всяческое содействие и, главное, обещал предоставить для гонок «ярославец», как буксирное и судейкое судно, и привлечь к соревнованиям морских многоборцев. Добавил, что для согласования с ним конкретных сроков и различных деталей, заходить к нему в любое время, причем заходить надо именно нам, а не Гуричу. Так как Коля Орлов в следующем 1975 году заканчивал четвертый курс мехмата и должен был лето провести на военных сборах, то дальнейшая деятельность по организации гонки Вершинина легла на меня. С помощью Гурича и методиста из морской школы было составлено Положение о соревнованиях. Его утвердили в областном ДОСААФе. Водный сезон 1975 года в нашей лыжной секции начался с проплыва в Чардым и обратно на День Победы. Об этом проплыве я написал наш лыжный очерк: «На шлюпке, под парусом, ночью». После Горного-75 был проплыв в Чардым-75 на трех ялах. В этом проплыве, после Усть-Курдюма, километров за пять до лагеря нас прихватила непогода, а именно подул сильный встречный ветер, который развел значительную волну. В ялах было много не очень опытных первокурсников (великолепный выпуск 1979 года). При волне на яле грести очень сложно и ялы практически остановились. Гурич наблюдал за нами в бинокль с берега лагеря и понял, что нам сильно достается. Уговорил руководителя воднолыжников Чернышева на их катере идти нам на помощь. Взять на буксир три яла на спокойной воде тоже не просто, а тут бурная Волга. Поэтому вначале, друг за другом, завязались мы, а только потом за первый ял был заведен буксирный конец с воднолыжного катера. При буксировке против волны в ялы попадало много брызг и поэтому постоянно приходилось отчерпывать. Но ничего, Чернышев добуксировал нас до лагерного берега. В Чардыме, кроме рафинированных тренировок по гребле и парусу, ялы постоянно использовались для переходов «на материк», на беговые тренировки. Каждое лето, все Чардымское село видело, как в красных майках, на веслах, лыжники идут на тренировку, бегать по подъему, которому мы, за марево раскаленного воздуха над ним, дали название: «МИРАЖ».

Также ялы принимали участие в культурной программе наших смен в лагере. Нептун в Чардым всегда прибывал по воде на яле. Сопровождали еще несколько ялов. На веслах сидели «черти».

Если лыжная свадьба проходила в Чардыме, то молодоженов с материка на остров доставляли на ялах. На моей памяти было две таких свадьбы Киляковых и Прониных. Ялы обычно как-то украшались и все обыгрывалось, как на всех лыжных свадьбах. На лыжной свадьбе Килякова Володи (вып. 1976) и Люды Ефановой (наш курс, но не выпускалась), командовали «кораблями» «капитаны» в морской форме – Миша Лабзин, Саша Ларионов и я.

3. Поход в Маркс в 1975 году

В конце смены Чардыма 75 у нас состоялся поход на ялах в Маркс. «Старики» нам много восхищенно рассказывали про подобные походы. Показывали «вахтенный журнал» одного из походов. Первый день – две таблицы покера. Второй день – три таблицы…

В то лето работа в Горном происходила в и самом Горном, и Балаково. Я был руководителем бригады в Балаково. Примерно 15 июля меня сменил на этом посту Витя Быков. В Саратов я отправился по Волге на «Ракете». Зная, что после Чардыма, планируется поход в Маркс, я очень внимательно просмотрел участок Волги от Маркса до Чардыма и нарисовал для себя его схему.

В тот поход мы отправились на трех ялах. На первом старшиной был я, на втором – Володя Нодель, на третьем, по-моему, Саша Ларионов. На втором и третьем ялах экипажи были по восемь человек, а на нашем, первом, было только семеро, то есть на два часа гребли - только двадцать минут отдыха на руле. Замен нет никаких и поэтому наша команда назвалась «Незаменимая семерка». С удовольствием вспоминаю каждого из этой семерки: Светлана Рабкина, Надя Зайцева, Витя Серебряников, Лена Горкун, Валя Штефанова (не выпускалась), Вова Пыжов.

Мы за первый день похода дошли почти до Маркса. Вечером остановились в Березняковской воложке, на динамовском острове. Подъехал какой-то «Прогресс» и серьезный мужик с ножом на ремне, в болотных сапогах, объяснил нам, что этой ночью открывается охота, а мы остановились в динамовских охотничьих угодьях – это не безопасно, так как встречаются охотники, которые палят во все подряд, особенно поутру, после веселой ночи. Один из таких охотников мирно спал в этом подъехавшем «Прогрессе». Принимаю решение, а командором похода был я, уходить через фарватер, на левый берег на ночевку.

Утром, после завтрака, в течение полутора часов вошли в Марксовскую протоку – Караман и остановились ниже причала. Постоянно к причалу подходили и отходили от него «Ракеты» и «Метеоры». Волжская жизнь кипела. Было решено выйти «в город», поесть мороженого и сходить в кино – после лагеря-Чардыма, мы наконец попали в цивилизацию. Оставили на ялах дежурных и пошли в город. Мороженного мы поесть успели и только в кинозале погас свет, как прибегает одна из дежурных и говорит, что приехал на моторке Гурич и всем срочно вернуться к ялам.

Чуть ли не бегом мы вернулись на берег, увидели старенькую «Казанку» Гурича, его самого и рядом Бориса Фомеля. Оказывается, Борис привез долгожданный приз для гонки памяти Юрия Вершинина. Это была вырезанная из красивого дерева модель яла длинной сантиметров 30, на небольшом постаменте. Фомель вручил этот приз мне, пожал руку и кратко рассказал, как непросто он был изготовлен. В Новосибирске ялов на тот момент не было, поэтому мастеру-изготовителю приза кроме фоток показать было нечего. Во время рассказа приз был у меня на руках и, по-моему, я до сих пор ощущаю тепло этого небольшого кусочка дерева. К сожалению, не знаю, что сейчас с этим призом.

Когда Гурич с Фомелем уезжали, я предложил для сохранности им взять приз с собой. На это Гурич ответил, что если что-то произойдет, то приз и не нужен. Этим Гурич лишний раз ненавязчиво напомнил нам – «беречь себя».

После отъезда Гурича и Фомеля, Сеня Видро заметил: «Ну вот. Мы целый день до Маркса шли, а Гурич на лодке за час догнал нас». В обратный путь от Маркса мы прошли Караманом, чтобы посмотреть спортивный лагерь политехнического института. Нодель хотел увидеть кого-нибудь из знакомых лыжников, но то ли смена закончилась, то ли их не было в августовской смене. В общем в этом лагере к нам отнеслись очень неприветливо.

Выйдя из Карамана и немного пройдя вниз, мы остановились на вторую ночевку.

Третий день начался с движения под парусами при попутном, но слабом ветре, В конце концов ветер скис окончательно и мы остановились на обед, на левом берегу с видом на Чардым. Эта остановка принесла нам крайне неприятную встречу с утопленником. Я как руководитель похода подбуксировал его к берегу и привязал за руку к какому-то дереву. Метрах в ста от этого места отдыхала семья с моторной лодкой. Отцу семейства я объяснил ситуацию, показал тело и попросил съездить в Чардым и либо в милицию, либо в сельсовет сообщить о неприятной находке. Мужчина тут же отправился в Чардым и все сделал. Настроение было испорчено, об обеде никто не помышлял. Все решили идти в Чардым в родной лагерь ужинать и ночевать там.

Следующий день был переход в Саратов, прошедший без особых приключений. В целом поход получился Чардым-Маркс-Саратов за четыре дня. И у нас наконец есть приз, поэтому гонка памяти Юрия Вершинина должна состояться. 

4. Гонки Вершинина

В сентябре 1975 года опять был «колхоз», но нас оставили сворачивать лагерь. Мне пришлось действовать по организации гонки Вершинина. Началась моя «челночная дипломатия». Опыта в организации соревнований у меня не было, поэтому каждый свой шаг я согласовывал с Гуричем в Чардыме. Встретился с Троепольским, предал ему приз. Увидев эту модель яла, он похвалил задумку и отметил, что это выгодно отличается от традиционных кубков. Было составлено Положение о Призе памяти Юрия Вершинина. Встретился с Гаем, обговорили где и как разместятся многоборцы в Чардыме, как их накормят. На Водной Базе с Колесником и Горшковым обговорили порядок буксировки. Так что мне покрутиться тем сентябрем пришлось основательно.

С Гуричем обсудили состав наших команд. Всего лыжная секция выставляла три мужские и одну женскую команду. Мужские - это первая и вторая из действующих лыжников, и третья из «стариков». Мужских гоночных весел у нас было 12 штук. Грести на каждом яле предстояло четырьмя гоночными веслами и двумя дубовыми на баковой банке. Женский экипаж получился один, так как комплект гоночных весел на «четверку» был один – всего четыре весла.

Настали выходные, назначенные для проведения гонок. Было обговорено, что буксировка в Чардым начнется во второй половине дня, так как по субботам мы учились. По прибытию в Чардым мы занялись какими-то хозяйственными делами, а многоборцы сойдя на берег начали играть в футбол, зная, что за них все сделают.

На следующий день старт гонки напротив нашего лагеря. Первая команда многоборцев вышла вперед, наша первая команда (в ней был и я) – вторые, далее вторая команда многоборцев, наша вторая команда и пятыми были наши «старики». Дистанция шла по правой кромке фарватера, причем все красные буи, за исключением последнего предмостового, мы должны были огибать правым бортом или оставлять с правой стороны. Предмостовой красный буй огибается левым бортом, далее финишная прямая с финишем на Набережной в районе Ротонды.

Как мы ни боролись, но так до финиша и остались вторыми. Приз памяти Вершинина завоевала первая команда морских многоборцев. Наши девчонки тоже были не первыми.  Затем на Набережной было награждение.

Следующее лето (1976 год) большая мужская часть нашего курса провела на военных сборах под Пензой. В том же году я начал ходить на яхте класса «Летучий голландец» в яхтклубе «Сокол». «Летучий голландец» - это яхта, рассчитанная на двоих человек. Вторыми со мной ходили Андрей Зулкорнеев или Володя Пыжов. Так сложилось, что в конце июня 1976 года я съездил на этом «Голландце» на Поволжскую регату за команду Саратовской области. Высокого места не занял, но фурор там произвел – знакомые тольяттинские яхтсмены говорили: «Вырастили соперника на свою голову».

В сентябре 1976 г. лыжников вместо колхоза оставили в университетском лагере, в Чардыме. Мы продолжали строительство домиков, которые строились вместо палаток на главной линейке лагеря. К этому подключились и мы Выпуск-77. Строительство домиков началось еще в августовскую смену. Гурич, как всегда, оказался на высоте. Он организовал «конвеер по строительству» этих домиков. Одна бригада пилила сухостойные дубы. Лагерный трактор доставлял, отпиленные в размер бревна для свай. Другая бригада устанавливала эти сваи, третья бригада делала обвязку, Четвертая собирала каркас домика… И так далее.

Прибыв с военных сборов я и ребята нашего курса подключились к этой стройке. Одновременно начали готовить гонку Вершинина. Также в тот Чардым я взял эпоксидку и столярные инструменты для ремонта гоночных весел для ялов. Особенно неприглядными были четыре женских весла, то есть весла для ЯЛ-4. Удалось на них приклеить недостающие части лопастей и весла стали значительно лучше. Шестерочные весла также подверглись ремонту.

Во второй половине сентября 1976 года состоялась вторая гонка памяти Вершинина. Дистанция была несколько меньше. После Пристанного мы шли Тарханкой, а не коренной Волгой, с финишем также около Набережной. В тот год мы завоевали первое место и вернули приз в Университет.

1977 год был выпускным для нашего курса. Было очень грустно, тревожно и жалко, что пять лет так быстро пролетели. Но за нашу лыжную секцию мы были спокойны, так как два курса за нами были очень сильными.

Сезон 77 мы начали традиционным проплывом в Чардым на День Победы. Шли в основном наш выпускной курс. На борту была молодая семья Лабзиных, за месяц до этого сыгравших лыжную свадьбу. Запомнился на переходе в Чардым сильный попутный ветер. Мы шли под парусами, и я впервые увидел, как толстенная мачта ЯЛ-6, гнется как удочка при порывах ветра. Но мы дошли без происшествий, так как Лабзины везли в Чардым все свои свадебные наряды. Дело в том, что главный фотограф Университета – Борис Леванович Петров, снимал фильм о лыжной свадьбе и хотел снять эпизод в Чардыме. Поэтому Иринино подвенечное платье необходимо было доставить в Чардым в целости и сохранности вместе с ее обладательницей.

1977 год для нашей семьи был отмечен большой трагедией. 1 июля от рака умер мой папа. Он был инженером-строителем и известным тольяттинским яхтсменом. Если использовать терминологию лыжной секции, он был «мамонтом» тольяттинского парусного спорта. Когда папа умер, в Тольятти проходили областные парусные соревнования. Перед стартом первой гонки все яхты опустили паруса и на всех судейских судах были включены сирены. Это было сделано в честь памяти моего отца. Для меня смерть отца и это выражение уважения к его парусной деятельности было сильнейшем потрясением. Я сказал сам себе, что останусь яхтсменом, чтобы не случилось.

На августовскую смену Чардыма-77 я прибыл на своей яхте. Яхты тогда принадлежали предприятиям, у которых были яхтклубы, но они закреплялись за конкретными яхтсменами. Точно также за мной в том год была закреплена яхта, класса «Летучий голландец», заводской номер 898, год постройки 1968. У меня получилось «одиночное плавание». Пыжов в Чардыме. Мне надо идти в Чардым, но не с кем. Решаю идти один, переход с трудом, но получился без происшествий.

В Чардыме мы с Володей Пыжовым частенько выходили на яхте, причем, как правило, жертвуя своим «тихим часом». Обратно свою яхту мы с Пыжовым отогнали в Саратов в конце смены. Переход получился быстрым около четырех часов, так как был попутный ветер. На ялах этот маршрут, то есть от Чардыма до Саратова, при самых благоприятный условиях, требуется 6-7 часов.

В тот Чардым у меня и моего сменщика по адмиральским делам был серьезный прокол. Ялы, хранящиеся вытащенными на лагерный пляж достаточно далеко от воды, были нами не привязаны к чему-нибудь надежному. Ночью, во время прибыли воды, один или два яла успешно уплыли. Вечером мы схватились, что ялы не все. Тут же на одном из оставшихся ялов отправились на поиски. Дошли почти до Воронка, но ялов найти не смогли. Через несколько дней, когда решали дела у Троепольского по «гонке Вершинина», он задает вопрос, что за ялы поймали на водной базе в районе Усть-Курдюма (кто помнит, на этой базе была фигура Деда-Щукаря с удочкой), не наши ли это ялы. Я сознался, что это наш прокол, на что Троепольский ответил, что он послал за ними ярославец и, скорей всего, ялы уже на ДОСААФовской базе.

После лагерной смены у нас состоялся гребно-парусный поход в Вольск. Но об этом походе чуть ниже.

Гонка Вершинина-77 должна была состоятся в таком же формате, что и предыдущие гонки. Но в те сентябрьские выходные дул сильный юго-западный (встречный) ветер, и после буксировки в Чардым судьи решали, как провести гонку: сделать дистанцию покороче, или старт поближе к Саратову, или финиш, где-нибудь в районе Воронка. Окончательное решение отложили на утро.

Утром на завтраке Сеня Видро рассказал свой ночной сон. «Выхожу на берег, стоит Троепольский с анемометром. Его спрашивают: «Ну что, куда ветер?». «Два градуса в попутную сторону», - отвечает Троепольский».

Ветер, однако, оставался встречным, и дистанцию сократили, сделав старт в районе Усть-Курдюма, а финиш напротив нашей ДОСААФовской базы. Отбуксировали к старту, дали старт. Девчонок отбуксировали еще ниже и дали им старт. Гребля шла очень тяжело, так как мешала встречная волна. Встречный ветер ощутимо тормозил продвижение вперед, поэтому смены рулевого и одного гребца делали редко и не прерывая гребли. Мы догнали четверку с нашими девчонками. Было видно, что им очень тяжело и они практически стоят на месте. После старта на руле нашей первой команды был я. В районе «Волжских далей» ухожу под правый берег, где гораздо меньше волна. Грести стало проще, и мы постепенно вышли вперед. Финишировали первыми.

Таковы были мои гонки памяти Юрия Вершинина. 

5. Поход в Вольск

В 1975 году после лагеря в Чардыме мы ходили в гребно-парусный поход в Маркс. В 1977 году мы уговорили Гурича разрешить нам поход куда-нибудь подальше Маркса. А подальше – это куда? Выше Маркса – Воскресенск, Вольск, Балаково. Руководитель сектора агитации и пропаганды – Таня Дорохова – она из Вольска, предложила пойти в Вольск, к ней в гости. От Чардыма до Вольска по Волге – это 110-100 километров. Туда планировали дня за три дойти, обратно до Чардыма дня за два. Сложности возникли с комплектованием экипажей. Из тех, кто желал и был готов идти в поход, было только три старшины шлюпки. Это – Саша Ларионов, Сеня Видро и я. С военных сборов еще не вернулись четверокурсники Нодель и Быков. Идти тремя ялами народа немного не хватает. Идти двумя ялами народу слишком много. Решали вначале без Гурича и решили идти двумя ялами по 10 человек. Тем более, что Ларионов, у которого осенью предстояла свадьба с Мариной Павловой, сказал, что ему есть, чем заняться в это время. Некоторых, особенно «молодых», пришлось бы не брать в поход.

Когда Гурич узнал об этом предложении, он сказал, что надо идти тремя ялами, брать в поход всех желающих и отдельно сказал Саше Ларионову, что ему тоже надо идти старшиной шлюпки, несмотря на подготовку к свадьбе. В моей команде оказались Сережа Сахариленко, Володя Савин, Света Протасова, Надюшка Смотрова, и, по-моему, Верочка Матвеец и, не-помню, еще кто-то. Я не помню конкретных дат этого похода, но это был конец августа. В первый день, пораньше, мы вышли из чардымского лагеря и пошли на веслах Чардымской протокой, мимо танталовского и других заводских лагерей. Вышли на коренную Волгу в районе Усовки и Кошелей. Далее по Березняковской Воложке дошли до Маркса. Ял Сени Видро пошел в Маркс. Татьяне Дороховой надо было позвонить родителям и предупредить, что она по Волге едет домой и с ней 25 человек. Всех надо накормить обедом.

Мы, два яла, не заходя в Маркс, пошли на Воскресенский остров, ждать Сенькин ял и готовиться к ужину и ночевке. Пошел дождь подул встречный ветер и стало очень неуютно. Под дождем ставили палатки, готовили еду. Сенькин ял пришел, когда уже темнело. Второй день похода запомнился еще более сильным встречным северным ветром. На правом берегу виден мыс, за которым расположен Воскресенск. До него километров 15-20. Весь правый берег - это наши волжские кручи, то есть высоченные обрывы, расположенные очень красивым изгибом. Посредине этих обрывов возвышается одна гора, наверное, раза в два выше всех остальных. Это Хлопков Бугор. Правда, название я узнал позже. А тогда надо было двигаться дальше, несмотря на плохую погоду. Решили: строго против ветра уйти на веслах к правому обрывистому берегу и под его прикрытием идти вверх. По диагонали пересекли достаточно бурную Волгу и дальше гребли почти касаясь веслами берега. Уже пересечение Волги было сложным. Ялы против волны и ветра двигались очень медленно. Но кое-как мы оказались под правым берегом. Волна стала меньше, но ветер оставался таким же сильным. Но без волны ялы все равно пошли быстрее, так как работа весел получалась более слаженной. По силам, или скорости гребли, ял Саши Ларионова уходил вперед от нашего яла, а ял Сени Видро отставал.

Эта часть Волги от Маркса до Воскресенского мыса у меня почему-то ассоциируется с чашей. Я это так и называю – Воскресенская Чаша. Живя сейчас в Вольске и имея свою яхту, я не один десяток раз проходил этим маршрутом. Но эта чаша так и осталась для меня неким рубежом, перевалом, за которым может быть и не легче, но гораздо ближе к финишу, причем в обе стороны. За мысом открылся Воскресенск с его нефтебазой для пароходов, небольшой пассажирской пристанью и зерновым терминалом. Правда тогда слово «терминал» мы не знали, а, наверное, говорили «хлебная пристань». Выше Воскресенска, на левой стороне, остановились пообедать. Ближе к вечеру увидели дымящие трубы Вольских цементных заводов. Но надо становиться на ночевку. За день прошли 50-55 километров. На правом обрывистом берегу нашли небольшую долинку или овраг, выходящий на берег. Там была небольшая полянка – как раз для палаток и накатанная дорожка, уходящая вверх. Кто-то был оставлен на берегу для приготовления ужина, а большая часть мальчишек побежала вверх с одной целью – немного побегать, потренироваться.

Утром, глядя на дымящие трубы Вольска, большинство считало, что всё «мы уже в Вольске». Но оказалось, что до Вольска еще примерно 6-7 часов ударной гребли. Особенно пришлось поупираться, когда шли вдоль самого Вольска. Именно в это время Балаковская ГЭС дала воду, и было сильное встречное течение. Но, тем не менее, успешно дошли до Вольска и остановились на Водной Базе ДОСААФ. Встретил нас начальник базы Вениамин Иванович Кузьмин – известная на Вольской Волге личность. Известная - своими добрыми делами. Он попросил передать привет Троепольскому, которого хорошо знал.

Вениамин Иванович заверил, что и с ялами, и с барахлом в них, ничего не случится. И мы пошли к родителям Татьяны Дороховой в гости. Шли по центральной улице – вокруг красивый «купеческий» городок. Тогда я еще не знал, что этот город, эти улицы, эти дома будут родными для меня, и я проживу большую часть жизни в Вольске. Мне трудно описать то угощение, которое нам устроили родители Тани. Вкуснейшая уха, котлеты с картошкой, салат, компот, рогалики. Все это мерялось ведрами, противнями, тазиками. Мы (по крайней мере я) просто объелись. Немного отдохнули и отправились на Базу, так как день уже клонился к закату.

Переехали на Вольский остров (другое название – Середыш), на его левую сторону, поставили палатки и устроились на ночевку. Водная жизнь в районе Вольска очень оживленная, большое количество моторок и гулянок. Потому организовали ночное дежурство, как обычно «мальчик-девочка». Мне выпало дежурить с Таней Дороховой… Утром наши ялы оказались полностью на берегу. Воду сбросили примерно на один метр по высоте. Для Вольска, находящегося рядом с Балаковской ГЭС, это обычное дело. И для нас это было не страшно – двадцать пять человек могут на руках унести эти ялы куда угодно. После завтрака быстро собрались и отправились в обратный путь. Впоследствии оказалось, что где-то на берегу оставили двуручную пилу. Из протоки, в которую впадает Иргиз, вышли на коренную Волгу. Подул тот же северный ветер, но теперь для нас он был попутным. Ставим паруса и бодро идем вниз. Одно плохо - идет дождь. Кое-как в носовой части удалось укрыть девчонок палатками, чтобы поменьше мокли. Периодически из яла приходилось отчерпывать воду. Света Протасова именно тогда сказала знаменитую фразу: «Сижу я в луже, никому не нужен!».

На обед решили не останавливаться, так как ялы очень хорошо бежали по ветру и по течению. Прошли Воскресенск, Маркс. Здесь ялы по ходу уже растянулись, Ларионов шел ближе к правому берегу. Сеня Видро сильно отстал и ушел к левому берегу. Я старался держаться примерно на равных расстояниях от них обоих и шел по кромке фарватера. Видно было, что под левым берегом ветер посильнее и Сенька стал догонять нас.

К месту ночевки, на левом берегу, в пределах видимости Усовки, мы – три яла- подошли практически одновременно. Выглядело это очень эффектно. Ялы несутся к берегу, за двадцать метров все рубят паруса и по инерции потихоньку подходят к месту последующей стоянки. На ужине мы обсуждали прошедший день. Пройдено большое расстояние (километров 70-75). Большей частью под парусом. Вещи мокрые. Но Чардым уже рядом.

Утром увидели, что ветер сменил направление и стал в основном встречным. Стартуем на веслах. В пределах видимости Чардыма ветер усиливается и разгоняет неприятную волну. Грести становится сложнее. Ялы практически останавливаются. Ял Саши Ларионова уходит вперед, мы тоже медленно движемся. Ял Сени Видро стоит на месте, несмотря на все героические усилия экипажа. Два первых яла кое-как добрались до лагеря завода «Тантал». Обсудили как помочь отставшему ялу Сени Видро. Хотели одним ялом с мужским экипажем пойти на помощь. Увидели в протоке моторный бот с досчатой обшивкой, как на наших ялах. Уговорил моториста поехать на выручку. Моторист согласился, но пока мы входили из этой Чардымской протоки, отставший ял дошел до наших ялов. Так что на моторном боте сходили напрасно.

Оказывается, отстав от нас, Сеня для поддержки экипажа устроил небольшой спектакль. Он разулся и объявил, что приносит свои кеды в жертву Нептуну для смягчения его гнева. Бросил в воду один кед. Ял вроде пошел вперед против волны. Через какое-то время в воду полетел второй кед. Ял опять пошел вперед, а тут и Танталовский лагерь.

Под прикрытием берега дошли до своего лагеря. Нашли Гурича, рассказали о походе. Наш лагерь - как будто родной дом. Хорошо ужинать в столовой, где неоднократно бывал в кухонном наряде. Устраиваться на ночь в своих домиках. И многое другое.

Утром мы разъезжались по домам. Ялы оставались в Чардыме на сентябрьскую работу и Вершининскую гонку. Мы все уезжали на ОМике в Саратов. За Таней Дороховой на машине приехали из Вольска ее родители. Все, закончился наш волжский поход. За пять дней прошли 200-220 километров. Четыре раза ночевали в походных условиях. Хорошо погребли для подготовки к Вершининской гонке. Еще больше сдружились. И остались воспоминания на всю жизнь.

И ещё, самое главное. Для меня этот поход стал тем же, что и закон Релея для Володи Видро… В 1979 году 1 июня у нас с Таней Дороховой была лыжная свадьба.

6. «Адмирал» с приставкой экс

Окончен Университет. Очень интересная работа на Тантале. Но по-прежнему в лыжной секции и не только я, но и моя младшая сестренка – Оленька, ставшая в 1977 году студенткой химфака.

В сезоне 77-78, на одной из лыжных гонок, вывихнул и сломал левую руку. Провалялся на больничном полтора месяца.

Весной 1978 мне пришлось сделать серьезный выбор. Наша гребная яловская команда стремительно набирала силу. Я тренировался и на яле и ходил на яхте в «Соколе». Но времени на два этих фронта не хватало. Поэтому надо было выбирать. Я выбрал парусный спорт, о чем прямо сказал Гуричам. Но в лыжную секцию очень тянуло. Помогал Ольге в различных оформительских работах. Приходил на различные мероприятия. Иногда участвовал в каких-то гонках, если позволял статус бывшего лыжника СГУ. Придумал эмблему «Проплыва-Пробега» на Юбилей 78. Но после Университета парусный спорт, после семьи и работы, для меня стал главным занятием.

Матросом, или как сейчас говорят шкотовым, у меня ходили в основном наши – лыжники. Сначала это были Андрей Зулкорнеев (вып. 1977) и Володя Пыжов (вып.1979). С Вовкой мы даже выезжали на Поволжскую Регату. С 1979 года со мной ходил Сергей Рузанов (лыжник нашего курса, но он не выпускался). С Серегой я ходил на «Летучем Голландце» дольше всего. С ним мы очень много тренировались, отрабатывали приемы управления яхтой, обкатывали различные гоночные ситуации. Особенно любили сильные ветра и плохую погоду. Кроме яхты зимой с ним вместе мы ходили на буере (яхта на коньках). Стали близкими друзьями и общаемся до сих пор.

Выступая за команду Саратовской области на яхте, я много поездил по соревнованиям различного уровня. Бывал в городах: Одессе, Николаеве, Днепропетровске, Севастополе, Сочи, Ленинграде, Тольятти. Участвовал в Чемпионате России, Первенствах Центрального Совета ДСО «Зенит», в Поволжских Регатах. Наиболее значительные достижения: 5 место на Первенстве ЦС «Зенит» и 8 места на чемпионате России и Поволжской регате в 1981 году.

В 1982 году был призван в Вооруженные силы. Надел офицерские погоны. Совершенно не жалею об этом и считаю, что мне повезло в том, что с «гражданки» я стал военным. Армия – это хорошая мужская работа. Переехали с Татьяной в ее родной Вольск. Но парусного спорта я лишился.

Соорудил в 1983 году виндсерфинг и даже планировал на нем идти на Юбилей-83. Перегнал из Саратова списанный «Летучий Голландец», но все это было не то.

В 1984 году начальник Вольской Морской школы ДОСААФ – капитан 3 ранга Рихард Эммануилович Диль (впоследствии он сменил Троепольского на должности начальника Саратовской Морской школы) предложил организовать на Водной базе Морской школы детский яхтклуб. Мне, тогда старшему лейтенанту, было трудно отказать старшему по званию, и я согласился провести «несколько занятий». «Несколько» - это, когда больше двух». Так вот эти несколько занятий продолжаются до сих пор, уже почти 40 лет. Оказалось, что учить детей парусному спорту, учить ходить на яхтах, не менее интересно, чем самому ходить на яхте.

Всячески старался совмещать занятия с пацанами в яхтклубе со службой, с семейными делами. Когда сослуживцы или знакомые спрашивали, что я делаю на Водной базе, или в свободное время, я отвечал: «Я директор яхтклуба». Дальше шла немая сцена и, через какое-то время, вопрос: «И сколько тебе платят за это?». «Ничего», - мой ответ. Задавший вопрос с удивлением смотрит на меня и чувствуется, что он хочет покрутить пальцем у виска. Называется парусная секция, которой руковожу до сих пор: «Вольский детский яхтклуб». Первые мои воспитанники, еще в 1984 году, выбрали название нашего яхтклуба: «Звездный».

С 1984 г. через занятия парусным спортом в Вольском детском яхклубе прошли более 1000 мальчишек и девчонок г.Вольска и других городов. Но среднее число занимающихся было от 15-30 человек, смотря по сезону. Ну а сейчас 7-12 человек. Мало, так как телефоны – наша главная беда. Моя старшая внучка, Лена, четыре года приезжала на все лето к нам, заниматься парусом и ходить на яхте. Сейчас также, по яхтсменски, ведет себя младший внук Вадик

Каждый год организовываю несколько соревнований для своих воспитанников. Обычно это 9 МАЯ, День Независимости РФ, День ВМФ, День Физкультурника и другие.

С 1998 по 2014 год ежегодно вывозил своих лучших яхтсменов на Чемпионаты области в Саратов. На этих соревнованиях мои подопечные неоднократно становились чемпионами и призерами области, но в целом уровень подготовки саратовских яхтсменов все-таки гораздо выше нашего. В 2007 году воспитанник нашего яхтклуба – Шилин Роман, поступил в Санкт-Петербургский институт физкультуры на отделение парусного спорта. В 2008 году он стал Чемпионом России и выполнил норму Мастера спорта РФ. Сейчас он работает тренером по парусному спорту в Санкт-Петербурге и сам готовит чемпионов и призеров страны. После 2014 года финансирование поездок, к сожалению, прекратилось, и мы больше на соревнования не ездим.

Зимой, если позволяют ледово-снежные условия, ходим на зимних парусных аппаратах. Это буер, зимний виндсерфинг – парусная лыжа и сноукайт. Также учу ребят ходить на лыжах. Есть у меня десяток пар лыж. Некоторые дети именно в моем яхтклубе впервые становятся на лыжи. Еще зимой теория и ремонт яхт.

Отдельные ребята, став взрослыми, остались в парусном спорте. Сейчас взрослому яхтсмену надо либо купить себе яхту, либо построить. Есть среди моих бывших и такие, и такие. Например, Сергей Злотников, второй дирижер саратовского оркестра «Волга Бэнд», имеет свою довольно большую крейсерскую яхту и с семьей ходит в походы и участвует в Саратовских соревнованиях. Есть в Вольске две яхты самостоятельной постройки, сделанные нашими яхтсменами.

География Вольских яхтсменов тоже очень широка. Есть наши на Тихом океане, на Балтике, на Средиземном море. 

По долгу службы в 2000 году был переведен в Вольское военное училище материального обеспечения, на военно-морскую кафедру. Одел морскую форму, получил кортик. Преподавал навигацию, историю ВМФ, кораблевождение и другие предметы. Что интересно, опять встретился с ялами, или военно-морскими шлюпками. На них я учил курсантов ходить под парусом и на веслах, во время прохождения шлюпочной практики. Несколько раз был руководителем корабельной практики. Вывозил курсантов на Балтийский и Северный флота, где и сам познакомился с флотской жизнью и службой. Побывал на самых крутых российских кораблях «Петр Великий» и «Адмирал Кузнецов». Выходил в море на боевом корабле. Службу закончил в 2008 году в звании «полковник ВМФ».

По долгу службы в В 2004 году приобрел небольшую яхту типа «Тримаран». На ней я приходил на юбилеи в 2008, 2013 и 2018 годах. Несмотря на небольшие размеры, эта яхта может использоваться для достаточно длительных плаваний. Ежегодно летом на тримаране мы с Татьяной ходим по Волге в гости к Лабзиным на Шумейку. Для моих детей и внуков наша яхта стала родным домом. Регулярно, когда к нам в Вольск приезжают дети с внуками, мы выезжаем за Волгу, отдыхаем. Чем хороша такая яхта – не надо нечего вытаскивать на берег, а потом убирать пожитки с берега. Дом на воде. Внуки, которые яхтсмены, запросто управляют тримараном под парусом.

Также ежегодно на своем тримаране я хожу в Саратов на традиционную парусную гонку памяти Дыбовых. Об этой гонке я немного написал выше. Сейчас эти соревнования проводятся в два этапа: Саратов-Чардым и Чардым-Саратов. Если ветра слабые, то идем до Усть-Курдюма. Экипаж тримарана - обычно наши вольские яхтсмены, бывшие и действующие воспитанники Вольского детского яхтклуба. Места, которые мы занимаем, как-правило, в верхних строчках итоговых протоколов. Были гонки, когда удавалось побеждать даже в абсолютном зачете. Но для меня главное не результат, а сам процесс. Это подготовиться к гонке, собрать экипаж. Дойти до Саратова, пообщаться с друзьями-яхтсменами. Далее старт и гонка до Чардыма, там опять общение с друзьями. Финиш в обратную сторону. И далее путь домой. Были у меня и неудачи в этих соревнованиях. Так, в 2019 году во время гонки из Чардыма в Саратов пришлось сойти с дистанции. Сильный ветер порвал два паруса и идти на финиш было просто не на чем.

В Саратове ежегодно проводится много парусных соревнований. Но я хожу только на одну гонку памяти Дыбовых, так как не хочу отменять и не проводить свои занятия с маленькими яхтсменами.

В 2020 пандемийном году в Вольском ГИМС (Государственная инспекция по маломерным судам) начали принимать экзамены на право управления маломерным судном (моторной лодкой) у нас в городе. Руководство Вольского РОСТО (правопреемник ДОСААФ) предложило мне проводить занятия по обучению судоводителей маломерных судов. За четыре сезона провел занятия с шестью группами, численностью 10-20 человек. В конечном итоге все они успешно сдали экзамены и стали судоводителями внутренних водных путей.

Вот такой «адмирал» с приставкой экс.

26-27.11.2023 г.

  Л.Б.Сазонов

Головинка, Сочи

ОЛЕНЬКА САЗОНОВА. МЕТЕОРЧИК: ЯРКО, НО ОЧЕНЬ НЕДОЛГО

Моя младшая сестренка Оленька Сазонова родилась 1 апреля 1960 года. Можно смеяться, но я помню этот достаточно пасмурный день. Утром, когда меня уводили в детский садик, были только папа, мама и я, а вечером, забирая меня из садика, папа сказал: «У тебя появилась сестренка». С папой мы прошли до роддома, а он находился на территории больницы Портпоселка, района города Ставрополь (с 1964 года - Тольятти), хотели увидеть маму в окошко. Но это, к сожалению, не удалось.

Только через неделю я впервые увидел свою сестру. Маленькая, завернутая в розовую пеленочку в виде тугого кулечка, но с ясными голубыми глазками.

Жили мы тогда в коммуналке на Набережной Портпоселка, а в 1961 году переехали в двухкомнатную хрущевку рядом с Клубом Портпоселка. С этой квартирой связано мое и Олино детство.

Мама после появления Оленьки как-то быстро вышла на работу, и сестренке наняли няню. Мы ее звали – тетя Таня. Она была профессиональной няней, так как до Оли сидела и воспитывала последовательно около десятка маленьких детей. Жила она у нас и фактически была членом семьи. После того, как Оленька пошла в садик и надобность в няне отпала, тетя Таня еще долго навещала нас, гуляла с Оленькой, поздравляла с праздниками. Оля с мамой ее тоже навещали, причем Оленька была инициатором этих поездок. Наверное, человеческая мудрость: «Мы в ответе за тех, кого приручили (Экзюпери)!», действовала в этом случае, причем насколько я понимаю, в обе стороны.

Когда Оля ходила в детский садик, я частенько ее забирал вечером. Так как я тоже до школы ходил в этот садик, и все воспитательницы хорошо знали меня, то мне разрешали часами играть с сестрой и другими ребятишками в их группах.

Бывало, что мы ссорились с Ольгой и даже дрались. Я знал, что сильнее, так как был старше на пять лет, и, как только мог, сдерживал себя. Старался просто оттолкнуть или остановить. Оленька же дралась в «полную силу». Но мы быстро мирились и вскоре вместе играли, как будто ничего не было. Впоследствии Оленька вспоминала, что ей всегда было интересно играть со мной.

Лето, как правило, мы проводили у бабушки с дедушкой, которые жили в Саратове. Это мамины родители (Александра Петровна и Александр Григорьевич Ларионовы), которые очень любили нас с Ольгой. Дед тогда работал в институте Юго-Востока, был заместителем начальника Энгельсской Опытной Мелиоративной Станции (ЭОМС), расположенной рядом с Квасниковкой. Поэтому все лето ы проводили, можно сказать, в деревне.

В этой Квасниковке однажды дед нам купил те игрушки, которые мы выбрали сами. Мне была куплена действующая модель катера с электромоторчиком. А Оленька выбрала себе простенькую тряпичную, набитую опилками, куклу с головой из папье-маше, но одетую в красивое платье. Эту куклу назвали Наташкой, и она очень долго была любимой Олиной игрушкой.

Когда Оля хотела есть или спать, то эта кукла летала по нашей комнате со словами: «Плотивная Натаська! Я тебя не люблю! Уходи, плотивная Натаська!», и так далее. После еды Наташка оказывалась у хозяйки на руках с уже ласковыми словами: «Натасенька, миленькая, я тебя очень люблю! Поесь и баюськи-баю». Так я первый раз столкнулся с народной мудростью: когда ребенок капризничает, то хочет либо есть, либо спать.

21 февраля 1965 года у нас в семье впервые состоялся 100% выход на лыжах. Вообще надо сказать, что наша семья была очень спортивная. Папа нас с Олей приобщал к физкультуре и спорту. Именно с 1965 года папа вел тетрадочку, которая называлась: «Семейная спортивная хроника». Поэтому многие даты из нашей семейной жизни зафиксированы очень точно.

Оля рано, наверное, лет в пять научилась читать и писать печатными буквами. Если сравнивать, то я научился читать только уже в школе.

Она пошла в школу 1 сентября 1967 года, когда я пошел уже в шестой класс. На линейке для меня оказалось полной неожиданностью, что Оленьку выбрали звонить в колокольчик Первого звонка. Мне было очень приятно и я гордился своей сестрой. Через десять лет, в мае 1977 года, она же давала Последний звонок на школьной линейке.

В школе я сначала учился на тройки. Оля с первых школьных лет была круглой отличницей. К концу школы я учился значительно лучше и школу окончил в основном на пятерки. Оленька все десять лет была отличницей.

В школьные годы Оленька участвовала во всех наших семейных спортивных мероприятиях. Ходила на лыжах, играла в бадминтон, стреляла из лука и воздушки. На яхте ходила только пассажиром, и, по-моему, управлять яхтой так и не научилась. Вообще, надо сказать, что в нашей семье Оленька была «папиной дочкой».

Примерно в четвертом или пятом классе Оля записалась в секцию фигурного катания. Ездила самостоятельно из нашего Портпоселка в Комсомольск. И родители ее отпускали. Все мы по телевизору тогда смотрели фигурное катание, и Оленька со знанием дела нам объясняла, что такое «Лутц» и чем он отличается о «Сальхова».

Мама с папой хотели нас приобщить не только к спорту, но и к музыке. Для этого было куплено пианино «Саратов». Вначале на нем три года учили играть меня. Ходил к нам домой учитель музыки, наш сосед. Но все было бесполезно. В третьем классе я взбунтовался и сказал, что мне медведь на ухо наступил, не хочу и точка. А вот Оля с удовольствием училась музыке и окончила музыкальную школу. Мама тоже научилась играть на пианино самоучкой. До сих пор помню «Лунную сонату» и «Полонез» Огинского в ее исполнении.

Когда Оля поступила в Саратовский университет, мы жили у бабушки и дедушки. Она взяла на прокат пианино, заплатила за доставку и частенько садилась за него, что-то тихо наигрывая и о чем-то своем думая.

В 1972 году я окончил школу и уехал в Саратов поступать в университет. Родители решили, чтобы Оленьке не было скучно, завести собаку. Кошка у нас уже была. В начале сентября 1972 года к нам в дом принесли этого маленького бело-черного щеночка, «дворянской» породы, нашего Пильку. Так получилось, что первую неделю, когда у нас появился Пилька, я тоже оказался в Тольятти. Поэтому эту первую неделю с маленьким щенком провел я. В дальнейшем Пилька этого не забыл, и считал меня таким же своим хозяином, как Олю и папу.

Оля много времени посвящала своему питомцу. Для того, чтобы лучше знать все о нем и о другой живности, ей выписали журнал «Юный натуралист». В этот журнал она даже писала и получала ответы на свои вопросы. Осталось много самодельных альбомов с нашей собакой и кошкой, с другими животными и растениями, вырезанными из различных журналов.

Папа всегда восхищался Олюшкиными творческими способностями. Она хорошо рисовала и очень любила это занятие. У нее даже был «фирменный» стиль в рисовании. Мне особенно запомнился ее «человечек» с пружинкой на голове и ярко выраженными ступнями и кистями рук. Наверное, этот стиль она выработала под влиянием датского художника-сатирика Бидструпа. Оле родители подарили толстенную и очень редкую книгу с карикатурами этого известного мастера.

Я, собирая в детстве (и сейчас) значки, спровоцировал сестру на коллекционирование марок. Она с увлечением включилась в этот процесс. В её кляссерах были великолепные подборки марок с цветами, бабочками, животными динозаврами и другими.

К окончанию школы Ольга выросла, по моему мнению, в очень красивую девушку. Однажды, когда я был на каких-то каникулах, Оля собиралась на школьный вечер. Меня тогда очень поразил её совершенно великолепный вид. Я не удержался и сказал: «Вот это да!». Видно, что Оленьке было это очень приятно.

В 1975 году, после восьмого класса, Ольга впервые познакомилась с нашей лыжной секцией. С разрешения Гурича я прибрел ей путевку в Чардым на августовскую смену. Оля тогда уже занималась легкой атлетикой, и участвовала в наших летних тренировках (для нее - в щадящем режиме). Вообще, она как-то органично вписалась в лыжный коллектив. Принимала участие во всех лагерных мероприятиях. В лагере подружилась с Таней Вдовиной и Игорем Рабкиным.

В марте 1976 года мы с Олей на несколько дней ездили в Москву. Мы планировали сходить в Третьяковку и в Большой театр на балет. Эту программу мы выполнили. В Третьяковке сестра особенно восхитилась картинами Серебряковой «Портрет детей», Рылова «На голубом просторе» и шедевром Иванова «Явление Христа народу». Балет «Жизель» Адана мы смотрели во Дворце Съездов.

Летом 1976 года Оля в Чардым не поехала по двум причинам. Во-первых, я после четвертого курса был на армейских сборах и в лагерь не попадал. Во-вторых, у нее были свои планы на последние школьные каникулы. Оленька решила немного – один месяц – поработать, а затем побыть в своем легкоатлетическом лагере.

Кроме того, мама с папой в то лето собирались на яхте сходить в Ундоры. Это волжский источник целебной минеральной воды в Ульяновкой области. Папе надо было пролечиться, так как у него была язва. Поход планировался на той самой яхте, на которой мы с папой участвовали в первом Кубке Черного моря в 1973 году.

Работала Оля тем летом в папиной организации «Промстройпроект» чертежницей. Ей трудно достался этот месяц, так как скидки на ее возраст никто не делал, а работы было много.

Затем состоялось семейное плавание на яхте в Ундоры. Я очень жалел, что не могу пойти с родителями в этот парусный поход. Оля этот поход назвала: «Трое в лодке, не считая кошки и собаки». Приключений в этом плавании было не меньше, чем у героев Джерома.

После возвращения Ольга уехала в свой легкоатлетический лагерь. Её специализацией были прыжки в длину. Именно прыжки у нее получались лучше всего из дисциплин легкой атлетики. Участвуя в городских соревнованиях, она выполнила 2 взрослый разряд.

1977 год отмечен нашей семейной трагедией. 1 июля умер наш папа. Диагноз – лимфогрануломатоз.

Оля в том году закончила школу и уехала в Саратов, поступать в наш Университет на Химический факультет. На выбор этого вуза скорее всего повлияла наша лыжная секция, потому что, побывав в Чардыме, Ольга восприняла секцию, как родной коллектив. Химический факультет был выбран под влиянием и обаянием нашей общей тольяттинской учительницы химии Татьяны Ильиничны Солудановой. Я тоже, когда заканчивал школу в 1972 году, колебался между физикой и химией, но физика победила.

Поступив в СГУ, Оля не выбирала, в какую спортивную секцию идти. Только лыжная секция! Со многими уже знакома, есть хорошая лыжная подруга Таня Вдовина, тоже поступившая на химфак, лыжи - вообще наш семейный спорт. Сразу побежала и довольно успешно. Уже на первом курсе вошла в первую юниорскую команду.

Но особенностью ее бега была частая поломка лыж. Гуричи ругали ее за это, так как отличные результаты на соревнованиях нередко буквально перечеркивались сломанным инвентарем. Помню на первенстве вузов в 1978 году перед стартом она подходит к Константину Гуричу и говорит: «Я на разминке лыжу сломала». Гурич страшно рассердился, но лыжу заменили.

В 1978 году Оля принимала активнейшее участие в подготовке 25-летнего Юбилея лыжной секции СГУ. Большая часть оформительской работы легла на нее. Хорошо помню, с каким удовольствием она занималась этим в Чардыме. Но для Оленьки этот Юбилей стал единственным, в котором она участвовала, так как во время Юбилея-83 она уже была тяжело больна и не могла присутствовать.

Осенью 1980 года Ольга вышла замуж за Андрея Чувилина. В 1981 году у них родился сын – Лёнька. Его назвали в честь отца Андрея – лыжника СГУ 1960 года выпуска Леонида Андреевича Чувилина, и немножко в честь меня. Появление ребенка, роды, спровоцировали лимфогранулематоз – то же страшное заболевание, от которого 6 лет назад умер наш папа. Оля периодически лежала в различных больницах, её очень много лечили, включая химиотерапию.

К сожалению, тяжелый недуг не позволил Оленьке закончить обучение в университете. Зимой и весной 1982 года они с Андреем и Лёником жили в семейном общежитии университета. Отдельная малосемейка на седьмом или восьмом этаже. Часто Оля приезжала к маме в Тольятти, так как ей было очень тяжело со своей болезнью и маленьким сыном. Она уже предчувствовала, что ей осталось очень недолго. Однажды, на просьбу мамы что-то отложить на потом, она ответила: «Мама, у меня не будет потом!»

Часто она бывала и в Новосибирске, у родителей Андрея. У них с Андреем была договоренность, что они уедут в Новосибирский Академгородок, после того как он окончит Университет.

В Новосибирске нашли врача, который обещал стопроцентно помочь. Но оказалось, что этот эскулап отрабатывал свою авторскую методику, и Оленька для него стала лишь отрицательным результатом. В девяностые и нулевые годы он стал известным человеком, очередь к нему растягивалась на несколько лет… Но для меня он был и остается убийцей моей сестры.

23 сентября 1983 года Оленьки не стало. Похоронили её в Новосибирске на кладбище Академгородка. На ее похоронах присутствовали две девушки с таким же диагнозом, лечившиеся у того же врача. Потом я узнал, что и они вскорости умерли.

Лёнику тогда едва исполнилось два годика. Жизнь у него тоже не сложилась. Не всякому дано вырасти и жить без мамы. В 2008 году Лёня тоже ушел из жизни при довольно странных и загадочных обстоятельствах. Мне кажется, что Оля просто забрала его к себе…